Начну с последнего

[guest-hall]

Название: Пустота
Автор: Скрытный Гость
Рейтинг: G
Персонажи: Локи, Коулсон
Жанр: ангст, дарк
Предупреждения: смерть персонажа
Написан на заявку: 2.24 Локи убивает Клинта (почему и как, на усмотрение автора). Коулсон не знает об этом до последнего, по эпизода на Хелликарьер. Ангст. в сообществе Coulson/Barton
Примечания: рассказ состоит из двух независимых частей, так уж получилось.

– Стой, где стоишь.

Он медленно разворачивается навстречу голосу, оставив в покое сложный пульт с такими притягательными кнопками, и еще в движении расплывается в широкой, жизнерадостной, насквозь пропитанной безумием улыбке. Так они и оказываются стоящими друг напротив друга, разделенные несколькими метрами неровного металлического пола этой большой комнаты – человек и бог, безумие и спокойствие, сверкающий скипетр и тяжелый излучатель, враг и враг. Они стоят, молча изучая друг друга, наблюдая, прикидывая шансы, и бог не выдерживает первым.

– О, какой грозный страж! Большая пушка, решительный вид, ты ведь очень уверен в себе, не так ли? Думаешь, что знаешь ответы на все вопросы, Знаешь, ты, может, и думаешь, что победил, что все козыри у тебя на руках и есть еще туз в рукаве, только знаешь что? У меня есть для тебя одна новость, и мне кажется, она тебя удивит. Твоего птенчика больше нет, – в издевательски насмешливом голосе бога звенят победные нотки, и он весь, казалось, подобрался, напоминая готовую к прыжку хищную кошку.

– Что значит – нет? Здесь, на Хеликарьере? – кажется, из голоса человека впервые на мгновение пропала уверенность, он дрогнул, но уже через секунду человек снова взял себя в руки, и маска уверенного профессионализма опять заняла привычное место на его лице.

– Нигде. Его больше нет нигде, прискорбно, но это так. Лучший из моих людей, он знал слишком много обо мне и моих планах, так что стал опасен, и вот… Его нет. Я почти уверен, что на скипетре осталась кровь, можешь полюбоваться, вот только подойди поближе, будет лучше видно. Нет? Не хочешь? Ну, как знаешь.

– Что ты с ним сделал? Зачем? Он ведь работал на тебя, помогал тебе, чем мог, пусть и не по своей воле.

– Почему нет? А ведь это было так легко, ты не представляешь себе, просто не представляешь, что может быть так легко. Я даже не стал его отпускать, просто приказал подойти ближе и опуститься на колени предо мной, он ничего мне не сказал, он никогда не задавал мне лишних вопросов, хороший мальчик. Я мог бы приказать кому-то из своих людей сделать это, но ведь так нельзя, не правда ли? Мы кое-что должны тем, кто нам верит, кто своими руками вверяет нам свою жизнь, я всегда в это верил, как верил и ты, даже не сомневаюсь. Я подарил ему быструю смерть от моей руки, а что дал ему ты? Молчишь? Вот и он молчал. Не издал ни звука до самого конца, только судорожно вздохнул в последний раз, и все. Кажется, он все-таки дернулся в последний момент, как будто почувствовал что-то, увидел свою смерть сквозь тусклую туманную дымку на собственном сознании, что-то, наконец, понял. Я не попал в сердце, а жаль, ведь добивать совсем не хотелось. Впрочем, какая разница, разве какие-то несколько минут могут хоть что-то изменить? Знаешь, а ведь я даже слизнул капельку крови со скипетра, мне было интересно, каков он на вкус, мой боевой сокол. Живой он был не таким, как все, но мертвым стал совсем не интересен. Наверное, его тело все еще лежит там, на холодном полу подземного бункера. Можешь поискать, если хочешь. Если он все еще нужен тебе, даже таким, можешь попробовать найти его, я не против.

– Ты хочешь умереть, – спокойно констатировал человек.

– Что? – изумленно расширил глаза бог.

– Ты смерти ищешь. Вот сейчас ты говоришь мне все это, а сам ждешь, стоишь и ждешь, когда же у меня, наконец, сдадут нервы, и я нажму на курок. Когда не выдержу, сорвусь, и своими руками прерву… что? Я не знаю, и вряд ли ты мне это сейчас скажешь, но это и не важно. Все будет так, как и должно быть – тебя арестуют, будут судить – здесь ли, в Асгарде, не важно, но главное – ты заплатишь за все. Честно, по закону заплатишь. За каждого человека, убитого тобой, и за него тоже, а я на это посмотрю. И я найду его, можешь даже не сомневаться, куда бы ты его не спрятал, я найду, потому что это я ему, и правда, должен – похоронить его достойно, и всегда помнить о нем, а еще убедиться, что будешь помнить ты, всю свою чертову вечность. Уведите его, – распорядился Фил Коулсон, поприветствовав наконец-то вбежавших в комнату агентов, – а у нас еще много дел впереди.

***

Весной он, наконец, возвращается домой. Его приводит любимый брат и злейший враг, но нет между ними больше не дружбы, ни вражды, и Тор первым выпускает его руку, едва ступив под своды дворца своих предков, он отпускает его и отворачивается, и долго греет ладонь, как будто ее коснулось ледяное дыхание морозных пустошей. Тор отпускает его, и он один идет, медленно бредет вперед, все дальше, к тронному залу, навстречу презрению, и гневу, и ярости, и своему не-отцу.

Его не пускают. Всеотец занят, у него слишком много дел, и забот, и тревог, и нет нужды в таком странном сыне. Его позовут, непременно позовут, как-нибудь потом, не сейчас, он может идти, он не нужен, от него не будет вреда, он безвреден, безопасен, он нем и лишен магии. Он никто и ничто, ему ясно дали это понять, но ему все равно. Все обиды остались там, в далеком прошлом, и они больше не важны, ему нет до них дела.

День за днем он не спеша бродит по залам и коридорам дворца, по его садам и паркам. Его не выпускают за ворота, но и не пускают в тронный зал, и его это не тревожит, так же как он уже не беспокоит других. Все слишком привыкли к тонкой безмолвной тени, он словно призрак, незримый для мира живых. Никто из них, остальных, не удостаивает его лишним взглядом, никто не пытается с ним заговорить, никто не интересуется им. Никому нет дела. Так проходит лето, и не меняется ничего, но его это не тревожит. Он спокоен и безмятежен. Он завершил все дела, покончил со всеми волнениями и оборвал все нити.

И только иногда, долгими осенними вечерами, он допоздна засиживается один в дальнем зале пустой библиотеки, неторопливо перебирая тонкими пальцами пожелтевшие страницы древних манускриптов, он медленно выписывает на тусклом витражном стекле постепенно истаивающие строки рунной вязи, и смотрит, бесконечно смотрит на золотящиеся там, снаружи, за окном такие простые, такие знакомые осенние сады. Он смотрит, не отводя своих синих, наполненных потрескивающим, невыносимо холодным мерцающим льдом, широко открытых глаз. Его больше нет.