Со старого феста - 2

[guest-hall]

13 [66] Локи/Бартон. ПостМстители. Лучника преследуют кошмары по ночам. Можно Н
Исполнение 1. 546 слов, без юмора, зато с кошмарами все хорошо

Сны? А можно ли считать снами проживание других жизней, одну за другой, разделяя их короткими вспышками боли, могут ли быть сном такие ясные и отчетливые видения? Как понять, где явь, а где сон, как разделить их, отделить кошмар от реальности, как научиться не жить, словно во сне?

Вспышка.

Комната освещена одной тусклой, слабо мерцающей свечой, бросающей пляшущие тени на огромную кровать в центре. Обнаженное тело, раскинувшееся на ней, приковывает взгляд: кажущиеся бесконечными ноги, длинные бледные бедра, черные волосы обвивают точеные плечи и тонкая, изящная рука манит, подзывая все ближе к себе, туда, под балдахин. Он идет, с трудом переступая ослабевшими внезапно ногами, но не может подойти ни на шаг ближе, и стены комнаты словно раздвигаются, она становится все больше, пока границы ее вовсе не исчезают в бесконечной шепчущей тьме, а пол не разбивается на миллиарды острых зеркальных осколков, в каждом из которых капелька неразбавленной тьмы и частичка одной вечной улыбки.

Вспышка.

Он бредет по бесконечной равнине, утопая по колено в мягких сугробах жемчужно-серого пепла, спотыкаясь и поскальзываясь, останавливаясь ненадолго передохнуть и снова отправляясь в путь. Так хочется наконец-то поддаться бесконечной, выпивающей душу усталости, прилечь, опуститься в такие манящие, влекущие к себе нежные пепельные глубины, забыть обо всем, так хочется, чтобы все наконец-то закончилось. Но он не может - не дает вес чужого тела на собственных руках, не дает чувство вины, не дает давно, казалось, позабытая нежность, такая неуместная сейчас на этих забытых богом и людьми проклятых пустошах. Он на мгновение останавливается, проводит тонкой, покрытой тоненькой корочкой изморози ладонью по чужим светлым коротким волосам и продолжает идти вперед.

Вспышка.

Бой идет уже много часов, и большая часть тех, кто дрался с ним плечом к плечу, уже сдался, ослабел от ран или вовсе лежит сейчас у его ног последним напоминанием о хрупкости и непостоянстве жизни. Они остались вдвоем - он и тот, другой за его спиной, они стоят оперевшись друг на друга, выцеливая новых врагов в надвигающейся шелестящей стене серого тумана, не решаясь передохнуть хоть ненадолго, опустить оружие, осмотреть свои и чужие раны. Он снова поднимает внезапно ставший невыносимо тяжелым лук, изо всех сил сжимая его побелевшими пальцами, и слышит сзади тихий, безрадостный смех, отдающийся болью в напряженных нервах, ввинчивающийся в уши раскаленной иглой, отдающийся, казалось, в каждом нерве и каждой мельчайшей частичке его сознания. Только бы не обернуться, не повернуть головы, смотреть назад нельзя, это плохо заканчивается, он помнит, что плохо. Он читал об этом когда-то давно там, в прошлой, такой спокойной и бессмысленной жизни, и запомнил навсегда - оборачиваться нельзя. Усилием воли он наклоняет голову и смотрит вниз, себе под ноги, безучастно изучая то, на чем он стоит, ту гору окоченевших трупов, которая так давно заменяет ему твердую землю. Смотрит на мертвые тела, на золотые доспехи, и рогатые шлемы, и навсегда застывшие холодные глаза, и не отводит взгляда.

Вспышка.

Знакомая комната, но он больше не пробирается через нее, он стоит у самой кровати и знает, что был здесь всегда, возможно, с самого рождения, он просто не понимал этого, но теперь все наконец-то стало ясно. Он стоит, глядя на обнаженное тело на постели, безвольно раскинувшееся по обсидиано-черной простыне, все сплошь изящные линии, и белая кожа, и кажущиеся черными тонкие струйки крови, стекающей из глубокой раны на груди. Он смотрит на собственную руки, сжимающую такой знакомый кинжал, и улыбается, и в улыбке его безумным смехом звенят осколки бесконечности.