Only in New York do you have to kill a millionty-seven ninjas just to stand on a rooftop and shoot a blind man in peace.
Название: Кто я, или пять раз, когда Коулсон был куратором Клинта, и один раз, когда он стал чем-то большим
Автор: moonrose91
Переводчик: Скрытный Гость
Бета: Базилик Киберскотч
Оригинал: здесь
Разрешение на перевод: запрос отправлен
Персонажи: Фил Коулсон, Клинт Бартон и Ник Фьюри (а также безымянные идиоты)
Пейринг: в итоге Коулсон/Хоукай
Рейтинг: PG-13 (автору кажется, что NC-17, большей частью за ругательства)
Саммари: Клинт привык, что его все бросают, но этот агент даже не поморщился от его самых дурацких выходок. Возможно, на этот раз они сработаются.
Дисклеймер: Я не претендую ни на одного канонического персонажа. Я всего лишь позаимствовала их ненадолго, не корысти ради.
Комментарий автора: написано на одну из заявок avengerskink.
Комментарий переводчика: а жанр у фика флафф, и никто меня не переубедит.
читать дальшеОдин: первая встреча
Он был молодым и шумным. Он сменил восемь кураторов за два месяца, и, по словам Фьюри (его голос был полон ярости и восхищения одновременно), установил новый рекорд. А сейчас стал злым и шумным, потому что никому-то он не был нужен.
Поправка.
Никто не хотел возиться с ним, и он покачал головой, вцепившись в свой лук изо всех сил в ужасе от того, что упускает свой последний шанс только потому, что никто не хочет иметь с ним дела.
– Итак, это твой… девятый куратор. Я думаю, тебе нужен кто-то, кому ты будешь по зубам. Агент Бартон, это особый агент Коулсон, – представил их Фьюри, и он поднял глаза на человека в костюме.
– И что же в нем такого особенного? – поинтересовался он, и особый агент Коулсон пристально посмотрел на него.
– Я справлюсь с ним, директор, – ответил Коулсон, и Клинт вскочил, закипая от ярости, рот застыл в оскале.
– Если он будет вести себя хорошо, то, может быть, даже получит новый лук, – продолжил Коулсон, и Клинт даже не знал, что про все это думать.
– Что включает в себя хорошее поведение? – спросил Клинт, потому что его одолело любопытство.
– Выполнять приказы и никуда не сбегать в течение недели, и я дам тебе новый лук. А дальше – посмотрим, – объяснил Коулсон.
– Какие приказы? – поинтересовался Клинт.
– Посмотрим по ситуации. Большей частью что-то вроде «продолжай стрелять», или «что ты видишь», или «пожалуйста, пожалуйста, ради всего святого, заткнись, я из-за твоих комментариев ничего не слышу», – спокойно ответил Коулсон, и Клинт не сдержал смеха.
Он сомневался, что этот человек тоже не сбежит, но хотел дать ему шанс.
В конце концов, если он будет хорошо себя вести, он получит новый лук.
Оно того стоило.
*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*
Два: пятнадцать недель, и отсчет все еще продолжается
Клинт так и не понял, как так вышло. Он получил пятый новый лук, и его пугало то, что на… первый ушла неделя. Второй был через две. Третий через три. Четвертый через четыре, так что пятый означал… пять недель.
Клинт старался не думать о том, что он хорошо себя вел (у этих слов был вкус пепла) целых пятнадцать недель. И это уже начинало его раздражать.
Особый агент Коулсон дрессировал его, как собаку.
Так что Клинт сделал очередную глупость.
Он без разрешения покинул базу, отправился в город и там нашел заштатный бар, в котором никому не было дела до того, что ему еще нет гребаных двадцати одного года, так что он мог надраться спокойно. Ему хотелось лезть на рожон и устраивать драки, потому что черта с два он дрессированная собачка.
И он все это получил. Он с кем-то дерется, по его жилам течет алкоголь, а по лицу кровь, и кто-то положил руку ему на плечо. Он резко оборачивается, замахиваясь для удара, а Коулсон перехватывает его руку и его взгляд похож на удар под дых.
Клинт не понял, как так случилось, но внезапно он разрыдался. Он прижался к Коулсону, и не очень понимал, за что он просит прощения, но Коулсон с ним, и внезапно его перестало волновать его примерное поведение за последние пятнадцать недель.
Он будет вести себя хорошо всю свою чертову жизнь, только бы у Коулсона больше никогда не было такого выражения лица. Он еще теснее прижался к Коулсону, и Коулсон удерживал его, его якорь в бушующем водовороте боли и опьянения, которые он наконец ощутил в полной мере. Он держался за него, и Коулсон осторожно вывел его из бара.
Позже он узнал, что Коулсон принял на себя ответственность за все его действия. Намного больше времени ушло на то, чтобы понять, что на лице Коулсона тогда было неодобрение, а то, что сдавливало ему грудь, сжимало сердце и вызывало желание кричать, что это он нарушил правила, что Коулсон тут не при чем, была вина.
Так что Клинт просидел следующую неделю над офисом Коулсона, пока Коулсон не спросил, не хочет ли он кофе.
Клинт не был уверен, стоит ли удивляться тому, что его присутствие заметили, так что просто ответил, что без кофеина будет в самый раз.
Коулсон кивнул и вышел. Клинт последовал за ним, стараясь не отставать, потому что все еще чувствовал себя виноватым, и этого достаточно, чтобы не выпускать того из виду. Он не хотел, чтобы у Коулсона снова были из-за него проблемы.
Он смотрел, как Коулсон наливает им обоим кофе; себе из черного кофейника, а Клинту из оранжевого. Он проследовал за Коулсоном обратно и спрыгнул вниз, ожидая, пока его куратор вернется с его кофе. Клинт взял чашку, примостился на спинке дивана Коулсона, и неторопливо пил кофе, наблюдая за Коулсоном.
Тот вернулся к своим бумагам, и чувство вины стало потихоньку отступать.
Клинт почувствовал себя лучше.
*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*
Три: кровь
Его передали другой команде, и он был невыносимым всю неделю после этого. Коулсон вручил ему новый лук, но это не значило ничего, потому что после гребаного года Коулсон все-таки от него отказался, и это выводило его из себя.
Он все равно оставил лук себе, потому что он был превосходным и так хорошо лежал в его руке. Потому что он был как раз для него, только для него, и это точно самый душераздирающий прощальный подарок (и, честно говоря, единственный), который он когда-либо получал. Ему хотелось наорать на Коулсона, требуя ответа, почему он его бросает, но он просто улыбнулся и переборол порыв обнять Коулсона. Обнять, обхватить изо всех сил, и спросить, что он такого сделал, что ему исправить, только бы тот от него не отказался.
Вместо этого, он присоединился к новой команде, и перестал подчиняться приказам. Он вел себя вызывающе и хамил. Он заработал как минимум одну затрещину, но его это не волновало.
Ведь что они не были Коулсоном, и он не собирался подчиняться им.
Кипел бой, он пускал стрелы, делал то, чего от него ожидали, он дрался. Дрался словами, дрался невыполнением приказов. Он подумывал о том, чтобы подраться с теми, кто считал себя его кураторами, и он держался за лук как за спасательный трос, потому что был более чем уверен, что это последнее, что осталось ему от Коулсона, и потому держался за него так, как будто завтра не наступит никогда.
Ведь если ему придется остаться с ними, Клинт был уверен, никакого завтра для него не будет. Им до него нет дела, он для них всего лишь инструмент, и он боялся, что не успеет выбраться из этой западни. Его бьет дрожь, и он все крепче сжимает лук, потому что если они до него дотронутся, они его сломают.
И он сидел в гнезде, и ждал, и все вокруг него взорвалось. Его подняло в воздух и ударило об землю, изо рта хлынула кровь, все наполнилось болью, и больше всего на свете ему хотелось закричать.
Вот только он так устал, потому что его поведение стоило ему обеда как минимум несколько раз (или больше), и его трясло, и раны кровоточили… а еще он бредил, потому что никак не мог слышать голос Коулсона и… видеть Коулсона и…
Пощечина обожгла ту половину его лица, которая не была покрыта синяками (возможно, его били чаще, чем он мог бы признать, даже перед самим собой), рывком вернув его назад к реальности.
– Говори со мной, Бартон! Как твой куратор, я приказываю тебе оставаться в сознании, ты меня понимаешь? – потребовал он, и Клинт ответил улыбкой, окрашенной кровью.
Он чувствовал ее вкус на губах.
Его израненной щеки мягко и осторожно коснулись нежные пальцы. – Как же тебя потрепало за какие-то три недели. Я больше никогда не передам тебя в другую группу. И ты так осунулся. Скажи мне, кого убить, Бартон, и я уничтожу их для тебя. Все будет выглядеть как несчастный случай, обещаю, – сказал Коулсон, и Клинт улыбнулся.
– Просто не оставляйте меня, и все будет хорошо, – ответил Клинт, и очень удивился ответной улыбке Коулсона.
Эта мягкая улыбка оставляла ощущение тепла и покоя.
– Хорошо, – ответил Коулсон, и Клинт вздрогнул, когда Коулсон отвесил ему еще одну пощечину.
– Не смей снова засыпать, – предупредил он, и Клинт вяло улыбнулся.
– Сэр, да, сэр, – ответил он.
И подчинился.
Потому что его куратор был с ним, и все снова было хорошо. – Я ведь получу новый лук, если выживу? – поинтересовался Клинт, и Коулсон снова улыбнулся.
– Клинт, если ты останешься в сознании столько, сколько будет нужно, да, ты получишь новый лук, – ответил Коулсон, и Клинт попытался расслабиться, выжидая.
И только когда Коулсон разрешил ему, он позволил подступающей тьме поглотить его.
Этот новый лук был красивым прототипом, и не был сбалансирован так хорошо, как тот «прощальный», но он все равно его любил.
*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*
Четыре: кошмары и песни
Клинт отказывался засыпать. Он понимал, что ведет себя, как ребенок, но ему не хотелось спать. Во время последнего задания, когда он целился из лука, он принял решение, последствия которого опять пришлось расхлебывать Коулсону; а все, что им досталось в итоге – это убийца с пустыми глазами, которая выглядела так, словно дожидалась первой же возможности прирезать их всех.
Он как раз в очередной раз прокручивал в голове свое решение, пытаясь понять, было ли оно правильным, когда дверь его комнаты отворилась. Он оторвал голову от изголовья и пристально смотрел на человека в дверях, пока не понял, что это Коулсон. – Спокойно, Бартон, – прошептал тот, и Клинт почувствовал, что расслабляется.
Потому что это Фил… Коулсон… как бы то ни было, это его куратор, и теперь все хорошо. – Можно зайти? – спросил агент, и Клинт кивнул в ответ.
Он мягко улыбнулся, и сердце Клинта сжалось от нежности. – Всего лишь зашел тебя проведать, – сказал Коулсон.
– А разве не я должен был проведывать вас, сэр? – ответил Клинт, и Коулсон едва заметно пожал плечами.
В его движениях и манере стоять чувствовалась пронизывающая до костей усталость, как будто его удерживает на ногах одна лишь сила воли.
– Простите. Надо было просто… – начал было спорить Клинт, но Коулсон деликатно заставил его умолкнуть.
– Нет. Я думаю, что ты поступил правильно. Время покажет, воспользуется ли она предоставленной возможностью, – заявил Коулсон, и Клинт вяло отмахнулся.
– Сэр, вам на самом деле не стоило брать на себя последствия этого, – пробормотал Клинт, и Коулсон ответил едва заметным пожатием плеч.
– Бумагой больше, бумагой меньше – какая, в сущности, разница, – спросил Коулсон, и указал жестом на кровать рядом с Клинтом.
Клинт кивнул, и Коулсон присел с глухим вздохом облегчения.
Сердце Клинта содрогнулось, когда в голове пронеслись его собственные окровавленные воспоминания с Коулсоном в главной роли. Все те случаи, когда ему пришлось смотреть, как агента взрывали, расстреливали, резали и причиняли боль всеми прочими способами, от которых сердце Клинта останавливалось, чтобы подумать о том, что, черт подери, он будет делать, если он лишится своего куратора, своей движущей силы, своей опоры и всего, на чем держится его мир.
Он был почти уверен, что это нездоровый подход, но что вообще в его жизни можно было назвать здоровым? По крайней мере, в сравнении с ним самим и другими людьми, за которыми ему приходилось волочиться подобно брошенному щенку, Коулсон вменяемый и ему не все равно.
– Какие бумаги? – спросил Клинт.
Коулсон уставился на него. – Ты ведь в курсе, что я один из пяти агентов с седьмым уровнем допуска в ЩИТе, не правда ли? – спросил он.
– Теперь в курсе, сэр, – ответил Клинт, и Коулсон мягко рассмеялся.
– Ага, а еще мне досталась веселая работа по уведомлению семей агентов об их кончине. Ну, по крайней мере, тех, у кого есть хоть какие-то семьи, – ответил Коулсон, зевнул и потер глаза.
Клинт уставился в пространство, раздумывая, а не сделать ли Коулсону массаж, чтобы он расслабился.
– Кстати, а почему ты перестал спать, Бартон? – спросил Коулсон, и он перевел на агента ошарашенный взгляд.
Откуда, мать его, Коулсон и это знал?
Клинт лишь пожал плечами в ответ и Коулсон тихо вздохнул. Он осторожно разулся и посмотрел на Клинта. – Что ж, даже тебе нужно спать, так что иди сюда, – сказал Коулсон, но Клинт лишь посмотрел на него.
– Разве это тоже входит в ваши обязанности, «куратор»? – спросил Клинт.
Коулсон приподнял бровь, но все же ответил ровным спокойным голосом. – Агент Бартон, как твой куратор, я обязан обеспечить твою безопасность и здоровье всеми доступными мне средствами. Это включает в себя твой режим сна, диету и расписание тренировок. Так как твоя безопасность является… более… расплывчатой в связи с тем, что по долгу службы нам приходится постоянно рисковать жизнями, мне приходится быть более… строгим в остальных вопросах твоего благосостояния.
Клинт посмотрел на Коулсона, а затем осторожно пристроился рядом с ним. Агент медленно повернулся, и каким-то образом сумел заключить Клинта в свои нежные добрые объятия. А затем он начал тихим голосом петь; это была колыбельная, и причем неизвестная Клинту; и он расслабился, прижавшись к Коулсону, и вскоре уплыл в страну снов.
Когда он проснулся спустя восемь часов, то обнаружил себя в пижаме, а Коулсона – на кухне, где тот готовил завтрак. Рыжей беспризорницы (известной также, как Наташа Романов) еще не было видно (впоследствии она стала своей для Фьюри, во всех смыслах, так же как он сам был своим для Коулсона), но в итоге она на какое-то время к ним присоединилась, прежде чем было решено, что Фьюри ей больше подходил.
И их чувства были такими же нездоровыми и в то же время крепкими, как те, которые Клинт испытывал по отношению к Коулсону – глубокими, жаркими, и от них Клинту хотелось всегда держаться за Коулсона.
– Какую ты предпочитаешь яичницу? – спросил Коулсон у безуспешно пытавшегося проснуться Клинта.
– Пережаренную, Фил, – ответил Клинт, и Коулсон повернулся к нему с выражением облегчения на лице.
– Замечательно, а я уже начал было волноваться, – ответил Коулсон, и Клинт поднял бровь.
– Волноваться из-за чего? – спросил он.
– Из-за того, что я тебя сломал или еще что-нибудь в этом роде. Ты всегда зовешь меня «Коулсон» или «сэр», но я – единственный, кому выпадает такое обращение. Всем остальным ты хамишь так, как будто они не могут попробовать сломать тебе челюсть затрещиной, – ответил Коулсон. Когда он произносил эти слова, его руки едва заметно сжали кастрюлю и лопаточку, словно он вспоминал ту команду, которая на время позаимствовала Клинта.
– Да, и почему у тебя такая скудная обстановка? – спросил Коулсон у ошарашенного Клинта.
– Вы хотите, чтобы я вам хамил? – спросил тот, и Коулсон уставился на него в ответ.
– В этом весь ты, агент Бартон. Почему я должен быть против этого? Мы приняли тебя в ЩИТ таким, какой ты есть, со всем твоим хамством, и всем прочим, – ответил Коулсон, и Клинт позволил ему оставить прозвучавший вопрос без ответа.
В следующий раз, когда они оказался в дремучей глуши, Клинт купил дурацкую туристическую безделушку.
Улыбка Коулсона… нет, Фила, когда тот ее увидел, не осталась незамеченной.
Он начал называть Коулсона «Фил», когда они были не на задании. Когда они были на базе, и это слово легко произносилось.
Таша считала его сумасшедшим, не доверяла кураторам, и успела отправить двоих из них к психиатру прежде, чем прошел первый месяц (вскоре у нее уже был собственный рекорд).
Тогда Фьюри взял ее к себе, и это было так же всепоглощающе, как то, что было у них с Филом, и так же не имело названия.
И было нездоровым.
Клинт уже упоминал, что это было нездоровым, верно?
Потому что он был чертовски уверен, что это чувство, чем бы оно ни было, по отношению к человеку, который фактически управлял всей твоей гребаной жизнью (и «фактически» здесь явно лишнее), не может быть здоровым.
Но Клинту на самом деле до этого не было дела, потому что Коулсон… Фил… Фил обращался с ним, как с человеком, не как с предметом, не как с оружием, поэтому он снова устроился в гнезде над кабинетом Фила.
Почему бы и нет, в самом деле.
В конце концов, ближайшие несколько дней его бы все равно не пустили на стрельбище, потому что он потянул мышцу в руке.
На его лице была улыбка от осознания того факта, что Филу было не все равно.
*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*
Пять: бремя
Коулсон спросил Фьюри о правилах касательно отношений между куратором и сотрудником.
Оказалось, что их, в сущности, не было.
До тех пор, пока сотрудника ни к чему не принуждали, ЩИТу до этого дела не было.
Фьюри – было, но Фьюри – это Фьюри, и у него на лице было его фирменное выражение. Клинт никогда не переступал грань, просто сидел в гнезде над кабинетом Фила. Он приносил Филу еду, когда агент отказывался есть, и кофе без кофеина, когда пытался уговорить агента поспать.
Граница между агентом и сотрудником постепенно размывалась, но затем Фил кое-что сделал.
Кое-что, что еще долго возвращалось к Клинту в кошмарных воспоминаниях, что заставляло его мечтать о возможности свернуться в клубок на коленях у Фила до конца его дней – если не считать того, что он бы сошел с ума, если бы не мог развернуться, использовать свои способности, делать все что угодно, каждый день.
Но Фил снова продемонстрировал, почему он достоин был куратором.
И почему главная задача куратора – заботиться о здоровье и безопасности сотрудника.
Дело с самого начала было опасным. Клинт примостился там, где должен был, когда внезапно Коулсон (здесь, в поле, он снова был Коулсоном) приказал ему спуститься, отступать, немедленно. Клинт уже начал двигаться, когда все полетело в тартарары, и голос Коулсона внезапно оборвался. Клинт замер, но Коулсон снова появился и начал приказывать, требовать, чтобы он пошевеливался, сейчас же. Обратно в укрытие, быстро, обратно в грузовик.
Клинт послушался, потому что это был голос Коулсона «а теперь без глупостей», и он бежал, безостановочно работая ногами; и когда он уже было начал задумываться, почему Коулсон отдал такой приказ, его бывшее гнездо было разнесено взрывом в клочья. Когда он дал сигнал «все чисто», Коулсон снова вышел на связь, начал отдавать приказы.
В его голосе было что-то напряженное и жесткое.
Когда Клинт увидел Коулсона, с пепельно-серым лицом и в крови, с поврежденной (если не полностью раздробленной) почкой, Клинт пришел в ужас. Он с трудом подавил желание схватить его и прижаться к нему.
Ему позволили быть рядом, потому что он был сотрудником. Таша, его напарница в большинстве операций, ошивалась поблизости, спокойная и невозмутимая, прижимающая что-то к груди. – Прямо как в Будапеште, правда? – внезапно спросила она.
– Нет. Может, как в Москве. Такая же жопа мироздания, – тихо ответил Клинт, не отрывая взгляда от двери.
– Чего бы тебе не просочиться внутрь? – спросила Таша, и Клинт не стал отвечать «Фил сказал, чтобы я так не делал… больше. После того, что было в прошлый раз, когда я прокрался в его комнату и заклевал медсестер, которые не давали ему спокойно отдохнуть».
Его поведение стало довольно опасным, на него начали бросать косые взгляды, но взгляды Фила, напротив, стали пугающе одобряющими.
Клинт старался не думать об этом. Вместо этого он снова вцепился в свой лук.
Это было не высокотехнологичное оружие из лабораторий Старка – пока нет – но оно недалеко ушло.
Клинт поднял голову и увидел приближающуюся медсестру: – Ему уже можно принимать посетителей. Его почка восстановится, но ему придется принимать лекарства. Проследите, чтобы он их получил, – она сообщила Клинту, который уже направился внутрь.
Фил спал, а Клинт угнездился рядом и стал ждать.
Потому что Фил был его куратором, его силой тяжести, и ему не нравилось, когда его мир переворачивался.
*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*
И дополнительно: поцелуй
Это было уже после того, как он увидел Фила в обличье хронически не выспавшегося агента-зомби.
Это было уже после того, как он выяснил, что как бы Фил ни улыбался находкам Бартона, он не коллекционирует дурацкие безделушки.
Это было уже после того, как он обнаружил, что Фила иногда надо привязывать к кровати, чтобы тот уснул, и что граница между куратором и сотрудником стерлась уже до такой степени, что Клинт, черт возьми, уверен, что если он хотя бы раз в день не обнимет Фила, то сойдет с ума.
Он не был уверен, чего хотел Фил, а в чем - нуждался.
На совместных заданиях с Ташей ему приходилось работать без центра тяжести, и хотя ему это не нравилось, но он как-то справлялся. Никто не мог выдержать его хамства, и только угрозы со стороны Фила удержали их от того, чтобы заклеить Клинту рот, или вообще покалечить его, как та, первая команда; а сам Фил никогда так не делал, кроме одного случая, когда ему было нужно расслышать, но это был особый случай.
Это был Фил, который оглох на одно ухо и пытался расслышать.
Никто, за исключением врачей (да и то не всех) не знал, что Фил оглох на одно ухо, но Фьюри личным приказом отменил инструкцию, по которой Фила ждала пожизненная конторская работа.
Потому что Фил был слишком хорош, а у Клинта не было никакого права так поступать.
Но он все равно должен был попытаться, и хотя он беспокоился, что Фил его бросит, если он это сделает, он должен был узнать правду.
Они были в отстойном жилище Фила, потому что им до сих пор не выделили ничего особого, и Клинт повернулся к нему. Он нагнулся поближе, выждал, чтобы дать Филу возможность сдвинуться, если тот захочет, а затем осторожно поцеловал его. Это был очень нежный и целомудренный поцелуй, и Фил немедленно обнял его в ответ так, как будто это он был ценностью, а не сам Фил. Как будто это Фил был недостоин Клинта, и сама эта идея показалась Клинту настолько абсурдной, что он почти рассмеялся, но вовремя сдержался.
– Бартон… Клинт… – мягко возразил Фил, и Клинт отодвинулся, чтобы взглянуть ему прямо в глаза.
– Если ты этого не хочешь, то скажи мне сейчас. Я отстану и мы вернемся к тому, с чего начали. Если же хочешь, то не мешай мне тебя целовать, ведь это так приятно, – заявил Клинт.
– Клинт… Я так не могу. Это противоречит моим моральным принципам. Я… я не знаю, действительно ли ты именно этого хочешь, – объяснил Фил голосом, в котором чувствовалось столько боли и мучений, что Клинт с трудом удержался от того, чтобы просто прижать его к себе и поцеловать.
– Я пробовал, с другими. Я хочу тебя, Фил, обещаю, - поклялся Клинт и притянул его для следующего поцелуя.
Фил и дальше держал его в своих объятьях, а затем нежно погладил его по голове и слегка раздвинул губы. Клинт с готовностью принялся за исследование рта Фила, нанося на мысленную карту каждую впадинку, каждый зуб, и улыбнулся про себя, когда нащупал ту самую пломбу. Как будто нашел тот самый изъян, который делает совершенство выносимым.
Он продолжил свои исследования, а Фил продолжал его обнимать, и граница между куратором и сотрудником окончательно исчезла.
За исключением полевых условий, потому что Клинт никогда не позволил бы кому-то думать, что он принимает Фила (на задании – Коулсона) как данность. Он ведет себя профессионально и великодушно.
Но он держится под рукой у Коулсона всякий раз, когда он не работает глазами Коулсона в небесах.
И это приносит ему радость, потому что каждый раз, когда Фил отпускает саркастический комментарий в ответ, даже когда он должен быть Коулсоном, и позволяет ему нарушать очередное правило («Я сказал, ружье, а не лук со стрелами, Бартон»), этого достаточно, потому что в эти моменты он слышал крик Коулсона (Фила) с крыши…
Я люблю тебя, Клинт Бартон.
И Клинт отвечал ему, на свой лад, но столь же громко: Я тоже люблю тебя, Филипп Коулсон.
А жизнь… жизнь была прекрасна… на свой особый, странный лад.
От насестов под потолком кабинетов и до поцелуев в темноте, жизнь неожиданно стала воистину прекрасна.
Обзорам
Автор: moonrose91
Переводчик: Скрытный Гость
Бета: Базилик Киберскотч
Оригинал: здесь
Разрешение на перевод: запрос отправлен
Персонажи: Фил Коулсон, Клинт Бартон и Ник Фьюри (а также безымянные идиоты)
Пейринг: в итоге Коулсон/Хоукай
Рейтинг: PG-13 (автору кажется, что NC-17, большей частью за ругательства)
Саммари: Клинт привык, что его все бросают, но этот агент даже не поморщился от его самых дурацких выходок. Возможно, на этот раз они сработаются.
Дисклеймер: Я не претендую ни на одного канонического персонажа. Я всего лишь позаимствовала их ненадолго, не корысти ради.
Комментарий автора: написано на одну из заявок avengerskink.
Комментарий переводчика: а жанр у фика флафф, и никто меня не переубедит.
читать дальшеОдин: первая встреча
Он был молодым и шумным. Он сменил восемь кураторов за два месяца, и, по словам Фьюри (его голос был полон ярости и восхищения одновременно), установил новый рекорд. А сейчас стал злым и шумным, потому что никому-то он не был нужен.
Поправка.
Никто не хотел возиться с ним, и он покачал головой, вцепившись в свой лук изо всех сил в ужасе от того, что упускает свой последний шанс только потому, что никто не хочет иметь с ним дела.
– Итак, это твой… девятый куратор. Я думаю, тебе нужен кто-то, кому ты будешь по зубам. Агент Бартон, это особый агент Коулсон, – представил их Фьюри, и он поднял глаза на человека в костюме.
– И что же в нем такого особенного? – поинтересовался он, и особый агент Коулсон пристально посмотрел на него.
– Я справлюсь с ним, директор, – ответил Коулсон, и Клинт вскочил, закипая от ярости, рот застыл в оскале.
– Если он будет вести себя хорошо, то, может быть, даже получит новый лук, – продолжил Коулсон, и Клинт даже не знал, что про все это думать.
– Что включает в себя хорошее поведение? – спросил Клинт, потому что его одолело любопытство.
– Выполнять приказы и никуда не сбегать в течение недели, и я дам тебе новый лук. А дальше – посмотрим, – объяснил Коулсон.
– Какие приказы? – поинтересовался Клинт.
– Посмотрим по ситуации. Большей частью что-то вроде «продолжай стрелять», или «что ты видишь», или «пожалуйста, пожалуйста, ради всего святого, заткнись, я из-за твоих комментариев ничего не слышу», – спокойно ответил Коулсон, и Клинт не сдержал смеха.
Он сомневался, что этот человек тоже не сбежит, но хотел дать ему шанс.
В конце концов, если он будет хорошо себя вести, он получит новый лук.
Оно того стоило.
*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*
Два: пятнадцать недель, и отсчет все еще продолжается
Клинт так и не понял, как так вышло. Он получил пятый новый лук, и его пугало то, что на… первый ушла неделя. Второй был через две. Третий через три. Четвертый через четыре, так что пятый означал… пять недель.
Клинт старался не думать о том, что он хорошо себя вел (у этих слов был вкус пепла) целых пятнадцать недель. И это уже начинало его раздражать.
Особый агент Коулсон дрессировал его, как собаку.
Так что Клинт сделал очередную глупость.
Он без разрешения покинул базу, отправился в город и там нашел заштатный бар, в котором никому не было дела до того, что ему еще нет гребаных двадцати одного года, так что он мог надраться спокойно. Ему хотелось лезть на рожон и устраивать драки, потому что черта с два он дрессированная собачка.
И он все это получил. Он с кем-то дерется, по его жилам течет алкоголь, а по лицу кровь, и кто-то положил руку ему на плечо. Он резко оборачивается, замахиваясь для удара, а Коулсон перехватывает его руку и его взгляд похож на удар под дых.
Клинт не понял, как так случилось, но внезапно он разрыдался. Он прижался к Коулсону, и не очень понимал, за что он просит прощения, но Коулсон с ним, и внезапно его перестало волновать его примерное поведение за последние пятнадцать недель.
Он будет вести себя хорошо всю свою чертову жизнь, только бы у Коулсона больше никогда не было такого выражения лица. Он еще теснее прижался к Коулсону, и Коулсон удерживал его, его якорь в бушующем водовороте боли и опьянения, которые он наконец ощутил в полной мере. Он держался за него, и Коулсон осторожно вывел его из бара.
Позже он узнал, что Коулсон принял на себя ответственность за все его действия. Намного больше времени ушло на то, чтобы понять, что на лице Коулсона тогда было неодобрение, а то, что сдавливало ему грудь, сжимало сердце и вызывало желание кричать, что это он нарушил правила, что Коулсон тут не при чем, была вина.
Так что Клинт просидел следующую неделю над офисом Коулсона, пока Коулсон не спросил, не хочет ли он кофе.
Клинт не был уверен, стоит ли удивляться тому, что его присутствие заметили, так что просто ответил, что без кофеина будет в самый раз.
Коулсон кивнул и вышел. Клинт последовал за ним, стараясь не отставать, потому что все еще чувствовал себя виноватым, и этого достаточно, чтобы не выпускать того из виду. Он не хотел, чтобы у Коулсона снова были из-за него проблемы.
Он смотрел, как Коулсон наливает им обоим кофе; себе из черного кофейника, а Клинту из оранжевого. Он проследовал за Коулсоном обратно и спрыгнул вниз, ожидая, пока его куратор вернется с его кофе. Клинт взял чашку, примостился на спинке дивана Коулсона, и неторопливо пил кофе, наблюдая за Коулсоном.
Тот вернулся к своим бумагам, и чувство вины стало потихоньку отступать.
Клинт почувствовал себя лучше.
*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*
Три: кровь
Его передали другой команде, и он был невыносимым всю неделю после этого. Коулсон вручил ему новый лук, но это не значило ничего, потому что после гребаного года Коулсон все-таки от него отказался, и это выводило его из себя.
Он все равно оставил лук себе, потому что он был превосходным и так хорошо лежал в его руке. Потому что он был как раз для него, только для него, и это точно самый душераздирающий прощальный подарок (и, честно говоря, единственный), который он когда-либо получал. Ему хотелось наорать на Коулсона, требуя ответа, почему он его бросает, но он просто улыбнулся и переборол порыв обнять Коулсона. Обнять, обхватить изо всех сил, и спросить, что он такого сделал, что ему исправить, только бы тот от него не отказался.
Вместо этого, он присоединился к новой команде, и перестал подчиняться приказам. Он вел себя вызывающе и хамил. Он заработал как минимум одну затрещину, но его это не волновало.
Ведь что они не были Коулсоном, и он не собирался подчиняться им.
Кипел бой, он пускал стрелы, делал то, чего от него ожидали, он дрался. Дрался словами, дрался невыполнением приказов. Он подумывал о том, чтобы подраться с теми, кто считал себя его кураторами, и он держался за лук как за спасательный трос, потому что был более чем уверен, что это последнее, что осталось ему от Коулсона, и потому держался за него так, как будто завтра не наступит никогда.
Ведь если ему придется остаться с ними, Клинт был уверен, никакого завтра для него не будет. Им до него нет дела, он для них всего лишь инструмент, и он боялся, что не успеет выбраться из этой западни. Его бьет дрожь, и он все крепче сжимает лук, потому что если они до него дотронутся, они его сломают.
И он сидел в гнезде, и ждал, и все вокруг него взорвалось. Его подняло в воздух и ударило об землю, изо рта хлынула кровь, все наполнилось болью, и больше всего на свете ему хотелось закричать.
Вот только он так устал, потому что его поведение стоило ему обеда как минимум несколько раз (или больше), и его трясло, и раны кровоточили… а еще он бредил, потому что никак не мог слышать голос Коулсона и… видеть Коулсона и…
Пощечина обожгла ту половину его лица, которая не была покрыта синяками (возможно, его били чаще, чем он мог бы признать, даже перед самим собой), рывком вернув его назад к реальности.
– Говори со мной, Бартон! Как твой куратор, я приказываю тебе оставаться в сознании, ты меня понимаешь? – потребовал он, и Клинт ответил улыбкой, окрашенной кровью.
Он чувствовал ее вкус на губах.
Его израненной щеки мягко и осторожно коснулись нежные пальцы. – Как же тебя потрепало за какие-то три недели. Я больше никогда не передам тебя в другую группу. И ты так осунулся. Скажи мне, кого убить, Бартон, и я уничтожу их для тебя. Все будет выглядеть как несчастный случай, обещаю, – сказал Коулсон, и Клинт улыбнулся.
– Просто не оставляйте меня, и все будет хорошо, – ответил Клинт, и очень удивился ответной улыбке Коулсона.
Эта мягкая улыбка оставляла ощущение тепла и покоя.
– Хорошо, – ответил Коулсон, и Клинт вздрогнул, когда Коулсон отвесил ему еще одну пощечину.
– Не смей снова засыпать, – предупредил он, и Клинт вяло улыбнулся.
– Сэр, да, сэр, – ответил он.
И подчинился.
Потому что его куратор был с ним, и все снова было хорошо. – Я ведь получу новый лук, если выживу? – поинтересовался Клинт, и Коулсон снова улыбнулся.
– Клинт, если ты останешься в сознании столько, сколько будет нужно, да, ты получишь новый лук, – ответил Коулсон, и Клинт попытался расслабиться, выжидая.
И только когда Коулсон разрешил ему, он позволил подступающей тьме поглотить его.
Этот новый лук был красивым прототипом, и не был сбалансирован так хорошо, как тот «прощальный», но он все равно его любил.
*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*
Четыре: кошмары и песни
Клинт отказывался засыпать. Он понимал, что ведет себя, как ребенок, но ему не хотелось спать. Во время последнего задания, когда он целился из лука, он принял решение, последствия которого опять пришлось расхлебывать Коулсону; а все, что им досталось в итоге – это убийца с пустыми глазами, которая выглядела так, словно дожидалась первой же возможности прирезать их всех.
Он как раз в очередной раз прокручивал в голове свое решение, пытаясь понять, было ли оно правильным, когда дверь его комнаты отворилась. Он оторвал голову от изголовья и пристально смотрел на человека в дверях, пока не понял, что это Коулсон. – Спокойно, Бартон, – прошептал тот, и Клинт почувствовал, что расслабляется.
Потому что это Фил… Коулсон… как бы то ни было, это его куратор, и теперь все хорошо. – Можно зайти? – спросил агент, и Клинт кивнул в ответ.
Он мягко улыбнулся, и сердце Клинта сжалось от нежности. – Всего лишь зашел тебя проведать, – сказал Коулсон.
– А разве не я должен был проведывать вас, сэр? – ответил Клинт, и Коулсон едва заметно пожал плечами.
В его движениях и манере стоять чувствовалась пронизывающая до костей усталость, как будто его удерживает на ногах одна лишь сила воли.
– Простите. Надо было просто… – начал было спорить Клинт, но Коулсон деликатно заставил его умолкнуть.
– Нет. Я думаю, что ты поступил правильно. Время покажет, воспользуется ли она предоставленной возможностью, – заявил Коулсон, и Клинт вяло отмахнулся.
– Сэр, вам на самом деле не стоило брать на себя последствия этого, – пробормотал Клинт, и Коулсон ответил едва заметным пожатием плеч.
– Бумагой больше, бумагой меньше – какая, в сущности, разница, – спросил Коулсон, и указал жестом на кровать рядом с Клинтом.
Клинт кивнул, и Коулсон присел с глухим вздохом облегчения.
Сердце Клинта содрогнулось, когда в голове пронеслись его собственные окровавленные воспоминания с Коулсоном в главной роли. Все те случаи, когда ему пришлось смотреть, как агента взрывали, расстреливали, резали и причиняли боль всеми прочими способами, от которых сердце Клинта останавливалось, чтобы подумать о том, что, черт подери, он будет делать, если он лишится своего куратора, своей движущей силы, своей опоры и всего, на чем держится его мир.
Он был почти уверен, что это нездоровый подход, но что вообще в его жизни можно было назвать здоровым? По крайней мере, в сравнении с ним самим и другими людьми, за которыми ему приходилось волочиться подобно брошенному щенку, Коулсон вменяемый и ему не все равно.
– Какие бумаги? – спросил Клинт.
Коулсон уставился на него. – Ты ведь в курсе, что я один из пяти агентов с седьмым уровнем допуска в ЩИТе, не правда ли? – спросил он.
– Теперь в курсе, сэр, – ответил Клинт, и Коулсон мягко рассмеялся.
– Ага, а еще мне досталась веселая работа по уведомлению семей агентов об их кончине. Ну, по крайней мере, тех, у кого есть хоть какие-то семьи, – ответил Коулсон, зевнул и потер глаза.
Клинт уставился в пространство, раздумывая, а не сделать ли Коулсону массаж, чтобы он расслабился.
– Кстати, а почему ты перестал спать, Бартон? – спросил Коулсон, и он перевел на агента ошарашенный взгляд.
Откуда, мать его, Коулсон и это знал?
Клинт лишь пожал плечами в ответ и Коулсон тихо вздохнул. Он осторожно разулся и посмотрел на Клинта. – Что ж, даже тебе нужно спать, так что иди сюда, – сказал Коулсон, но Клинт лишь посмотрел на него.
– Разве это тоже входит в ваши обязанности, «куратор»? – спросил Клинт.
Коулсон приподнял бровь, но все же ответил ровным спокойным голосом. – Агент Бартон, как твой куратор, я обязан обеспечить твою безопасность и здоровье всеми доступными мне средствами. Это включает в себя твой режим сна, диету и расписание тренировок. Так как твоя безопасность является… более… расплывчатой в связи с тем, что по долгу службы нам приходится постоянно рисковать жизнями, мне приходится быть более… строгим в остальных вопросах твоего благосостояния.
Клинт посмотрел на Коулсона, а затем осторожно пристроился рядом с ним. Агент медленно повернулся, и каким-то образом сумел заключить Клинта в свои нежные добрые объятия. А затем он начал тихим голосом петь; это была колыбельная, и причем неизвестная Клинту; и он расслабился, прижавшись к Коулсону, и вскоре уплыл в страну снов.
Когда он проснулся спустя восемь часов, то обнаружил себя в пижаме, а Коулсона – на кухне, где тот готовил завтрак. Рыжей беспризорницы (известной также, как Наташа Романов) еще не было видно (впоследствии она стала своей для Фьюри, во всех смыслах, так же как он сам был своим для Коулсона), но в итоге она на какое-то время к ним присоединилась, прежде чем было решено, что Фьюри ей больше подходил.
И их чувства были такими же нездоровыми и в то же время крепкими, как те, которые Клинт испытывал по отношению к Коулсону – глубокими, жаркими, и от них Клинту хотелось всегда держаться за Коулсона.
– Какую ты предпочитаешь яичницу? – спросил Коулсон у безуспешно пытавшегося проснуться Клинта.
– Пережаренную, Фил, – ответил Клинт, и Коулсон повернулся к нему с выражением облегчения на лице.
– Замечательно, а я уже начал было волноваться, – ответил Коулсон, и Клинт поднял бровь.
– Волноваться из-за чего? – спросил он.
– Из-за того, что я тебя сломал или еще что-нибудь в этом роде. Ты всегда зовешь меня «Коулсон» или «сэр», но я – единственный, кому выпадает такое обращение. Всем остальным ты хамишь так, как будто они не могут попробовать сломать тебе челюсть затрещиной, – ответил Коулсон. Когда он произносил эти слова, его руки едва заметно сжали кастрюлю и лопаточку, словно он вспоминал ту команду, которая на время позаимствовала Клинта.
– Да, и почему у тебя такая скудная обстановка? – спросил Коулсон у ошарашенного Клинта.
– Вы хотите, чтобы я вам хамил? – спросил тот, и Коулсон уставился на него в ответ.
– В этом весь ты, агент Бартон. Почему я должен быть против этого? Мы приняли тебя в ЩИТ таким, какой ты есть, со всем твоим хамством, и всем прочим, – ответил Коулсон, и Клинт позволил ему оставить прозвучавший вопрос без ответа.
В следующий раз, когда они оказался в дремучей глуши, Клинт купил дурацкую туристическую безделушку.
Улыбка Коулсона… нет, Фила, когда тот ее увидел, не осталась незамеченной.
Он начал называть Коулсона «Фил», когда они были не на задании. Когда они были на базе, и это слово легко произносилось.
Таша считала его сумасшедшим, не доверяла кураторам, и успела отправить двоих из них к психиатру прежде, чем прошел первый месяц (вскоре у нее уже был собственный рекорд).
Тогда Фьюри взял ее к себе, и это было так же всепоглощающе, как то, что было у них с Филом, и так же не имело названия.
И было нездоровым.
Клинт уже упоминал, что это было нездоровым, верно?
Потому что он был чертовски уверен, что это чувство, чем бы оно ни было, по отношению к человеку, который фактически управлял всей твоей гребаной жизнью (и «фактически» здесь явно лишнее), не может быть здоровым.
Но Клинту на самом деле до этого не было дела, потому что Коулсон… Фил… Фил обращался с ним, как с человеком, не как с предметом, не как с оружием, поэтому он снова устроился в гнезде над кабинетом Фила.
Почему бы и нет, в самом деле.
В конце концов, ближайшие несколько дней его бы все равно не пустили на стрельбище, потому что он потянул мышцу в руке.
На его лице была улыбка от осознания того факта, что Филу было не все равно.
*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*
Пять: бремя
Коулсон спросил Фьюри о правилах касательно отношений между куратором и сотрудником.
Оказалось, что их, в сущности, не было.
До тех пор, пока сотрудника ни к чему не принуждали, ЩИТу до этого дела не было.
Фьюри – было, но Фьюри – это Фьюри, и у него на лице было его фирменное выражение. Клинт никогда не переступал грань, просто сидел в гнезде над кабинетом Фила. Он приносил Филу еду, когда агент отказывался есть, и кофе без кофеина, когда пытался уговорить агента поспать.
Граница между агентом и сотрудником постепенно размывалась, но затем Фил кое-что сделал.
Кое-что, что еще долго возвращалось к Клинту в кошмарных воспоминаниях, что заставляло его мечтать о возможности свернуться в клубок на коленях у Фила до конца его дней – если не считать того, что он бы сошел с ума, если бы не мог развернуться, использовать свои способности, делать все что угодно, каждый день.
Но Фил снова продемонстрировал, почему он достоин был куратором.
И почему главная задача куратора – заботиться о здоровье и безопасности сотрудника.
Дело с самого начала было опасным. Клинт примостился там, где должен был, когда внезапно Коулсон (здесь, в поле, он снова был Коулсоном) приказал ему спуститься, отступать, немедленно. Клинт уже начал двигаться, когда все полетело в тартарары, и голос Коулсона внезапно оборвался. Клинт замер, но Коулсон снова появился и начал приказывать, требовать, чтобы он пошевеливался, сейчас же. Обратно в укрытие, быстро, обратно в грузовик.
Клинт послушался, потому что это был голос Коулсона «а теперь без глупостей», и он бежал, безостановочно работая ногами; и когда он уже было начал задумываться, почему Коулсон отдал такой приказ, его бывшее гнездо было разнесено взрывом в клочья. Когда он дал сигнал «все чисто», Коулсон снова вышел на связь, начал отдавать приказы.
В его голосе было что-то напряженное и жесткое.
Когда Клинт увидел Коулсона, с пепельно-серым лицом и в крови, с поврежденной (если не полностью раздробленной) почкой, Клинт пришел в ужас. Он с трудом подавил желание схватить его и прижаться к нему.
Ему позволили быть рядом, потому что он был сотрудником. Таша, его напарница в большинстве операций, ошивалась поблизости, спокойная и невозмутимая, прижимающая что-то к груди. – Прямо как в Будапеште, правда? – внезапно спросила она.
– Нет. Может, как в Москве. Такая же жопа мироздания, – тихо ответил Клинт, не отрывая взгляда от двери.
– Чего бы тебе не просочиться внутрь? – спросила Таша, и Клинт не стал отвечать «Фил сказал, чтобы я так не делал… больше. После того, что было в прошлый раз, когда я прокрался в его комнату и заклевал медсестер, которые не давали ему спокойно отдохнуть».
Его поведение стало довольно опасным, на него начали бросать косые взгляды, но взгляды Фила, напротив, стали пугающе одобряющими.
Клинт старался не думать об этом. Вместо этого он снова вцепился в свой лук.
Это было не высокотехнологичное оружие из лабораторий Старка – пока нет – но оно недалеко ушло.
Клинт поднял голову и увидел приближающуюся медсестру: – Ему уже можно принимать посетителей. Его почка восстановится, но ему придется принимать лекарства. Проследите, чтобы он их получил, – она сообщила Клинту, который уже направился внутрь.
Фил спал, а Клинт угнездился рядом и стал ждать.
Потому что Фил был его куратором, его силой тяжести, и ему не нравилось, когда его мир переворачивался.
*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*
И дополнительно: поцелуй
Это было уже после того, как он увидел Фила в обличье хронически не выспавшегося агента-зомби.
Это было уже после того, как он выяснил, что как бы Фил ни улыбался находкам Бартона, он не коллекционирует дурацкие безделушки.
Это было уже после того, как он обнаружил, что Фила иногда надо привязывать к кровати, чтобы тот уснул, и что граница между куратором и сотрудником стерлась уже до такой степени, что Клинт, черт возьми, уверен, что если он хотя бы раз в день не обнимет Фила, то сойдет с ума.
Он не был уверен, чего хотел Фил, а в чем - нуждался.
На совместных заданиях с Ташей ему приходилось работать без центра тяжести, и хотя ему это не нравилось, но он как-то справлялся. Никто не мог выдержать его хамства, и только угрозы со стороны Фила удержали их от того, чтобы заклеить Клинту рот, или вообще покалечить его, как та, первая команда; а сам Фил никогда так не делал, кроме одного случая, когда ему было нужно расслышать, но это был особый случай.
Это был Фил, который оглох на одно ухо и пытался расслышать.
Никто, за исключением врачей (да и то не всех) не знал, что Фил оглох на одно ухо, но Фьюри личным приказом отменил инструкцию, по которой Фила ждала пожизненная конторская работа.
Потому что Фил был слишком хорош, а у Клинта не было никакого права так поступать.
Но он все равно должен был попытаться, и хотя он беспокоился, что Фил его бросит, если он это сделает, он должен был узнать правду.
Они были в отстойном жилище Фила, потому что им до сих пор не выделили ничего особого, и Клинт повернулся к нему. Он нагнулся поближе, выждал, чтобы дать Филу возможность сдвинуться, если тот захочет, а затем осторожно поцеловал его. Это был очень нежный и целомудренный поцелуй, и Фил немедленно обнял его в ответ так, как будто это он был ценностью, а не сам Фил. Как будто это Фил был недостоин Клинта, и сама эта идея показалась Клинту настолько абсурдной, что он почти рассмеялся, но вовремя сдержался.
– Бартон… Клинт… – мягко возразил Фил, и Клинт отодвинулся, чтобы взглянуть ему прямо в глаза.
– Если ты этого не хочешь, то скажи мне сейчас. Я отстану и мы вернемся к тому, с чего начали. Если же хочешь, то не мешай мне тебя целовать, ведь это так приятно, – заявил Клинт.
– Клинт… Я так не могу. Это противоречит моим моральным принципам. Я… я не знаю, действительно ли ты именно этого хочешь, – объяснил Фил голосом, в котором чувствовалось столько боли и мучений, что Клинт с трудом удержался от того, чтобы просто прижать его к себе и поцеловать.
– Я пробовал, с другими. Я хочу тебя, Фил, обещаю, - поклялся Клинт и притянул его для следующего поцелуя.
Фил и дальше держал его в своих объятьях, а затем нежно погладил его по голове и слегка раздвинул губы. Клинт с готовностью принялся за исследование рта Фила, нанося на мысленную карту каждую впадинку, каждый зуб, и улыбнулся про себя, когда нащупал ту самую пломбу. Как будто нашел тот самый изъян, который делает совершенство выносимым.
Он продолжил свои исследования, а Фил продолжал его обнимать, и граница между куратором и сотрудником окончательно исчезла.
За исключением полевых условий, потому что Клинт никогда не позволил бы кому-то думать, что он принимает Фила (на задании – Коулсона) как данность. Он ведет себя профессионально и великодушно.
Но он держится под рукой у Коулсона всякий раз, когда он не работает глазами Коулсона в небесах.
И это приносит ему радость, потому что каждый раз, когда Фил отпускает саркастический комментарий в ответ, даже когда он должен быть Коулсоном, и позволяет ему нарушать очередное правило («Я сказал, ружье, а не лук со стрелами, Бартон»), этого достаточно, потому что в эти моменты он слышал крик Коулсона (Фила) с крыши…
Я люблю тебя, Клинт Бартон.
И Клинт отвечал ему, на свой лад, но столь же громко: Я тоже люблю тебя, Филипп Коулсон.
А жизнь… жизнь была прекрасна… на свой особый, странный лад.
От насестов под потолком кабинетов и до поцелуев в темноте, жизнь неожиданно стала воистину прекрасна.
Обзорам
@музыка: Nightwish - The Pharaoh Sails to Orion
@темы: Avengers, переводы, фанфики, Hawkeye's Trophy Wall
-
-
21.06.2012 в 12:44на лице коулсона было НЕОДОБРЕНИЕ, а ТО, ЧТО сжимало грудь - ВИНА? сложноватое предложение, может как-то разбить на два? чтобы, три что подряд - сложновато
а по теме: какая ж тут нца?))) да и ругательств нет))) прекрасный ангстовый флафф, по-моему)))
-
-
21.06.2012 в 12:47Автор вот считает, что нца. И предложения эти его.. они там повсюду, это я еще причесала, что могла. Никак не могу набраться решимости, чтобы уж поменять все на нормальное.
Неправильный я, похоже, переводчик. Никак не могу отделаться от мысли, что если у автора так - то так и должно быть, это его, авторский замысел
а также умысел и промысел. В конце концов, он же этот фик написал, и хороший фик, а тут я... менять приду.-
-
21.06.2012 в 12:58-
-
21.06.2012 в 13:01Я сама когда в оригинале читала, поняла этот пассаж только раза примерно с третьего
-
-
01.07.2012 в 16:58Я ЗНАЮ ТЕБЯ ПО ЭТОМУ ФИКУ
И кроме очевидных моих
Гм, гм. ОГОСПОДИБОЖЕДА, я задумалась об этом еще при первом просмотре ЖЧ2, где Фьюри почему-то обнимает Наташу, с чего бы ему.
Это копье, которое задержится в моей голове надолго.
-
-
01.07.2012 в 17:03-
-
01.07.2012 в 17:10Во-вторых, это очень правильный подход к моему пейрингу. То есть мое видение героев или очень близко к нему.
В-третьих, про молодого, еще не 21-летнего Клинта в принципе вещей немного, оттого еще ценнее.
По переводу у меня кое-где мысль запиналась, приходилось перечитывать предложение. Но это ж не умаляет всей перелести.
-
-
01.07.2012 в 17:14У меня уже паранойя, наверное.
читать дальше
-
-
01.07.2012 в 17:19Неужто успела до потертости прочитать?
Примерный смысл - автор козел, переводчик чудак, мы в таком не нуждаемся
Чот не верю, у нас добрые все, с пончиками Оо
То есть я объективно вижу мелочи, которые сама бы например на так написала, потому что не так вижу, но общая картина.
Странно в общем.
-
-
01.07.2012 в 17:23добрыепофигисты...Вот так вот. Четыре комментария было за день - три этих, анонимных, и один от знакомой - что фик не ее, она не так пейринг видит, но спасибо за перевод. Видимо, и правда, не нуждаются.
Я честно скажу - я обиделась. Очень.
-
-
01.07.2012 в 17:46Странно, что так отреагировали. Потому что то, что пишут на фесте и вообще пишут - попадает именно в такое видение пейринга.
-
-
01.07.2012 в 17:53Просто у меня все как-то наложилось в сознании - и отзывы на вашем фесте, на любую зарисовку. И то, что я столько с этим переводом возилась - он и правда большой и очень сложный. И то, что я тогда еще фик на кинк!фест написала, и там такие отзывы хорошие были - я прямо возгордилась. И тут бац - мордой в лужу.
Ладно, не ною, не ною.
Просто расстраиваюсь.
-
-
01.07.2012 в 17:58То, что комментируют анонимно - это только подтверждение версии.
Так что не расклеивайся, все пучком. Может, я и не самый придирчивый читатель, но по мне - фик вообще оч крутой.
-
-
01.07.2012 в 18:02Постараюсь. Спасибо, а то я уже правда поверила, что его читать невозможно.
-
-
01.07.2012 в 18:04-
-
01.07.2012 в 18:07Мне тяжело себя заставить что-то серьезно поменять в фике при переводе. Страдаю над каждым таким местом, и в итоге чаще всего оставляю как было по авторскому замыслу.
-
-
01.07.2012 в 18:11Не парься)
-
-
02.08.2012 в 20:09-
-
02.08.2012 в 20:12Хорошо, что он кому-то нравится.
-
-
02.08.2012 в 21:38очень ленивый читатель
-
-
02.08.2012 в 21:43Так приятно узнать, что тебя где-то любят, пускай и про себя.
-
-
02.08.2012 в 23:05